Сказки по телефону. Про человека, который хотел украсть Колизей. Онлайн чтение книги Сказки по телефону Favole al telefono Про человека, который хотел украсть Колизей Человек который хотел украсть колизей читать

Хотя я не рано выехал из Неаполя, но по прибытии в Рим у меня времени оставалось еще предостаточно, а палаццо Барберини - не так уж далеко. Как музей национальная галерея в Барберини понравилась мне больше, чем Боргезе - там многое отвлекает и чересчур пафосно, да и людно, а в Барберини - строго, спокойно, коллекция вряд ли хуже, а организация пространства и развеска полотен намного удобнее - похоже на Третьяковскую галерею и хронолого-тематическим построением экспозиции, не в пример хаосу Боргезе. Начинается с Паоло Венециано и Филиппо Липпи ("Благовещение" и "Мадонна" - прекрасные), далее - Перуджино: святой Джероламо с Иисусом, Иоанном, ну и со львом, куда ж без него. Хороший Лука ди Паоло. Никуда также и без Беллини, Лотто, Тинторетто (у последнего - "Христос и Грешница" и "Святой Джером"), "Венера и Адонис" Тициана. Бронзино - портрет бородатого Стефана Третьего. Звезда коллекция, воспроизводящаяся на рекламках галереи - "La fornarina" Рафаэля, переводится, кажется, "булочница", хотя это любовница и натурщица художника, и не могу не отметить, что у девушки глаза и грудь одинаково выразительны. Жалко, что очень многие полотна отсутствовали - разъехались по разным выставкам, не исключая и Караваджо. Что-то осталось - натуралистичная (но не настолько, какую я видел в Неаполе, от караваджистки Артемизии) "Юдифь и Олоферн", и премилый "Нарцисс" - грязноватый мальчишка, приглядывающийся к отражению в воде. Гверчино и Рени - в больших количествах, и среди прочего - "загадочные" гверчиновы "Аркадские пастухи" с черепом и надписью на могильной плите "Теперь я в Аркадии". Эль Греко - небольшие "Крещение Христа" и "Поклонение волхвов". Мужской портрет Гольбейна. Верхний этаж открывается неаполитанским разделом - Рибера и Джордано не в таких масштабах, как в Каподимонте, но качественные, один из мужских портретов Джордано - просто потрясающий, словно предвосхищает Сутина. Здесь и Сальватор Роза - в Неаполе есть улица его имени и станция метро, но полотна в глаза не бросались. Ну а в остальном - стандартный набор, вплоть до венецианских видов Гварди и Каналетто. В довесок к основной экспозиции предлагалась выставка Антонио Аквулли ака Антониацци Романо - подробно рассказывающая о творчестве мастера, его предшественниках, коллегах и последователях. Но 15-й и начало 16-го века - не "мой" период, и "открытия" я не сделал, хотя отметил "Благовещение" с кардиналом Торквемадой, изображенным помельче архангела и Девы, но крупнее всех прочих персонажей.

Пока не стемнело, захотелось поглядеть на город и при свете дня, а не только ночью. Не то чтоб я разочаровался - наоборот, и Санта-Мария-Маджоре, и особенно Сан-Пьетро-ин-Винкули с мраморным мавзолеем Юлия Второго работы Микеланджело (это где Моисей с рожками) - все это очень интересно, только чересчур для меня тяжело. А уж Цирко Массимо, этот полураскопанный котлован - зрелище крайне неприглядное. Я уже направлялся к музеям Капитолия, как ко мне обратился какой-то мужик. Рим - не Неаполь, тут не совсем запросто друг дружку донимают, но мужик прямо-таки недюжинный энтузиазм проявил - сказал, что видел меня из машины возле Цирка Массимо, подивился, что я так быстро иду (вероятно, намекая, что для человека, который еле-еле ползет и вот-вот повалится, чтоб больше не вставать, я довольно скоро перемещаюсь в пространстве), и что у его знакомых какой-то праздник, куда мне тоже следует пойти. Не знаю, что за праздник, я не до конца понял его путаные объяснения на языке, не родном для него и для меня - может, и в самом деле, а может гадость какая-нибудь, с итальянцами не угадаешь, но у меня в любом случае на первом месте святое искусство.

За музеи Капитолия пришлось отдать 2 евро, потому что включена выставка "Спинарио", а отказаться от нее нельзя - после Неаполя я уже не удивлялся. "Спинарио" - это мальчик, вытаскивающий из ступни занозу, статуя в постоянной экспозиции Капитолини, и выставка построена вокруг нее, с массой вариантов, какие только можно найти, всяких других мальчиков, тоже вытаскивающих занозы: скульптурных, нарисованных, выгравированных, чуть ли не описанных в литературе - фуфло, короче. Но музеи Капитолия - отличные, все на месте: и Волчица, и Венера, и статуи Микеланджело. Правда, мне показалось неудачным расширение музейного пространства за счет современных пристроек - первый в мире и в истории человеческой цивилизации публичный музей уже сам по себе экспонат, стоило его законсервировать потщательнее. Приличная пинакотека - с "Магдалиной" и "Бичеванием" Тинторетто, гигантским "Убийством святой Петрониллы" Гверчино, жопастыми младенцами Ромулом и Ремом от Рубенса.

Если прикинуть - я довольно много за короткий срок успел в Риме увидеть, и в разных местах побывать, и всего не перечислишь - так много разного, тут и базилика на фундаменте древних бань, и церкви разной степени роскоши убранства, и бывший квартал еврейского гетто с модерновой, в начале 20-го века построенной и вызвавшей бурю негодования синагогой (характерно, что возмущались не столько антисемиты, сколько защитники "сложившегося архитектурного облика", а впрочем, арх-фашистов от обычных фашистов отделяет совсем небольшой шаг, что можно наблюдать и нынче), и остатки театра Марчелло - далеко не столь величественный, как Колизей, но тоже внушительные. И на каждом шагу вспоминал подслушанную три года назад в поезде на Милан реплику: русские из Восточной Украины, покушав колбасы, оценивали итальянские красоты, и один сказал - "ну обошли раз кругом Колизея, а больше в Риме и делать нечего".

Да, тот же Колизей - бренд, штамп, клише, но ведь поражает! Симфония Рима - обязательно с партией машинных мигалок, которые вечно несутся куда-то, хотя движение - не такое, как в Неаполе, более упорядоченное, что меня тоже приятно успокоило. Для меня Рим оказался связан с редкостным ощущением, что я едва прикоснулся к необъятному. Во Флоренции, куда я отправился на весь следующий день, мне хватило нескольких часов при правильной организации расписания для всего, что было интересно. Про Неаполь не хочется лишний раз и думать. А Рим (где, впрочем, воказальная кассирша обсчитала меня на 1 евро, или случайно недодала, ради 1 евро обманывать - себя не уважать) - невероятный и бездонный. Как заметил предтеча всех нынешних туристов - столетья мчатся мимо, но существуют Рим и Колизей, и Мир - притон воров, клоака жизни сей.

Как-то раз одному человеку взбрело в голову украсть знаменитый римский Колизей. Он захотел, чтобы Колизей принадлежал только ему. «Почему, – недоумевал он, – я должен делить его со всеми? Пусть он будет только моим!» Он взял большую сумку и отправился к Колизею. Там он подождал, пока сторож отошел в сторонку, быстро набил сумку камнями из развалин древнего здания и понес домой.

На другой день он проделал то же самое. И с тех пор каждое утро, кроме воскресенья, он совершал по крайней мере два, а то и три таких рейса, всякий раз стараясь, чтобы сторожа не заметили его. В воскресенье он отдыхал и пересчитывал украденные камни, которые грудой лежали в подвале.

Когда же подвал весь был забит камнями, он стал сваливать их на чердаке. А когда и чердак заполнился до отказа, то стал прятать камни под диваны, в шкафы и даже в корзину для грязного белья.

Каждый раз, приходя к Колизею, он внимательно осматривал его со всех сторон и думал: «Он кажется все таким же огромным, но некоторая разница все же есть! Вон там и вот тут уже немного меньше камней осталось!»

Он вытирал пот со лба и выковыривал из стены еще один кирпич, выбивал из арки еще один камень и прятал их в сумку. Мимо него проходили толпы туристов с открытыми от восхищения и изумления ртами. А он ухмылялся про себя: «Удивляетесь? Ну-ну! Посмотрю-ка я, как вы будете удивляться, когда в один прекрасный день не найдете здесь Колизея!»

Порой случалось ему заходить в табачную лавку – а в табачных лавках в Италии всегда продают открытки с изображением достопримечательностей. Когда он смотрел на открытки с видами старинного амфитеатра Колизея, то всегда приходил в хорошее настроение. Правда, он тут же спохватывался и притворялся, будто сморкается, чтобы не увидели, как он смеется: «Ха-ха-ха! Открытки! Подождите, скоро только открытки и останутся вам на память о Колизее!»

Шли месяцы, годы. Украденные камни громоздились теперь под кроватью, заполнили кухню, оставив лишь узкий проход к газовой плите. Камнями была завалена ванная, а коридор превратился в траншею.

Но Колизей по-прежнему стоял на своем месте и пострадал от воровства не больше, чем от комариного укуса. Бедняга вор сильно постарел за это время и пришел в отчаяние. «Неужели, – думал он, – неужели я ошибся в своих расчетах? Наверное, легче было бы украсть купол собора Святого Петра! Ну да ладно, надо набраться мужества и терпения. Взялся за дело – надо доводить его до конца».

Однако каждый поход к Колизею давался ему теперь нелегко. Сумка оттягивала руки, а они были к тому же сплошь в ссадинах. И когда однажды он почувствовал, что жить ему осталось недолго, он в последний раз пришел к Колизею и, с трудом карабкаясь по скамьям амфитеатра, забрался на самый верх. Заходящее солнце окрашивало древние руины золотом и багрянцем. Но старик ничего не видел, потому что слезы застилали ему глаза. Он надеялся, что побудет здесь, на верху, в одиночестве, но на террасу тут же высыпала толпа туристов. На разных языках выражали они свой восторг. И вдруг среди множества голосов старый вор различил звонкий детский голосок какого-то мальчика: «Мой! Мой Колизей!»

Как фальшиво, как неприятно звучало это слово здесь, среди самой красоты! Только теперь старик понял это и даже захотел было сказать об этом мальчику, захотел научить его говорить «наш» вместо «мой». Но сил у него уже не хватило.

Как-то раз одному человеку взбрело в голову украсть знаменитый римский Колизей. Он захотел, чтобы Колизей принадлежал только ему. «Почему, – недоумевал он, – я должен делить его со всеми? Пусть он будет только моим!» Он взял большую сумку и отправился к Колизею. Там он подождал, пока сторож отошел в сторонку, быстро набил сумку камнями из развалин древнего здания и понес домой.

На другой день он проделал то же самое. И с тех пор каждое утро, кроме воскресенья, он совершал по крайней мере два, а то и три таких рейса, всякий раз стараясь, чтобы сторожа не заметили его. В воскресенье он отдыхал и пересчитывал украденные камни, которые грудой лежали в подвале.

Когда же подвал весь был забит камнями, он стал сваливать их на чердаке. А когда и чердак заполнился до отказа, то стал прятать камни под диваны, в шкафы и даже в корзину для грязного белья.

Каждый раз, приходя к Колизею, он внимательно осматривал его со всех сторон и думал: «Он кажется все таким же огромным, но некоторая разница все же есть! Вон там и вот тут уже немного меньше камней осталось!»

Он вытирал пот со лба и выковыривал из стены еще один кирпич, выбивал из арки еще один камень и прятал их в сумку. Мимо него проходили толпы туристов с открытыми от восхищения и изумления ртами. А он ухмылялся про себя: «Удивляетесь? Ну-ну! Посмотрю-ка я, как вы будете удивляться, когда в один прекрасный день не найдете здесь Колизея!»

Порой случалось ему заходить в табачную лавку – а в табачных лавках в Италии всегда продают открытки с изображением достопримечательностей. Когда он смотрел на открытки с видами старинного амфитеатра Колизея, то всегда приходил в хорошее настроение. Правда, он тут же спохватывался и притворялся, будто сморкается, чтобы не увидели, как он смеется: «Ха-ха-ха! Открытки! Подождите, скоро только открытки и останутся вам на память о Колизее!»

Шли месяцы, годы. Украденные камни громоздились теперь под кроватью, заполнили кухню, оставив лишь узкий проход к газовой плите. Камнями была завалена ванная, а коридор превратился в траншею.

Но Колизей по-прежнему стоял на своем месте и пострадал от воровства не больше, чем от комариного укуса. Бедняга вор сильно постарел за это время и пришел в отчаяние. «Неужели, – думал он, – неужели я ошибся в своих расчетах? Наверное, легче было бы украсть купол собора Святого Петра! Ну да ладно, надо набраться мужества и терпения. Взялся за дело – надо доводить его до конца».

Однако каждый поход к Колизею давался ему теперь нелегко. Сумка оттягивала руки, а они были к тому же сплошь в ссадинах. И когда однажды он почувствовал, что жить ему осталось недолго, он в последний раз пришел к Колизею и, с трудом карабкаясь по скамьям амфитеатра, забрался на самый верх. Заходящее солнце окрашивало древние руины золотом и багрянцем. Но старик ничего не видел, потому что слезы застилали ему глаза. Он надеялся, что побудет здесь, на верху, в одиночестве, но на террасу тут же высыпала толпа туристов. На разных языках выражали они свой восторг. И вдруг среди множества голосов старый вор различил звонкий детский голосок какого-то мальчика: «Мой! Мой Колизей!»

Как фальшиво, как неприятно звучало это слово здесь, среди самой красоты! Только теперь старик понял это и даже захотел было сказать об этом мальчику, захотел научить его говорить «наш» вместо «мой». Но сил у него уже не хватило.

Литер. ассоцикации к картине Матвеева "Вид Рима. Колизей"? и получил лучший ответ

Ответ от Добрая девочка[гуру]
Как‑то раз одному человеку взбрело в голову украсть знаменитый римский Колизей. Он захотел, чтобы Колизей принадлежал только ему. «Почему, – недоумевал он, – я должен делить его со всеми? Пусть он будет только моим! » Он взял большую сумку и отправился к Колизею. Там он подождал, пока сторож отошел в сторонку, быстро набил сумку камнями из развалин древнего здания и понес домой.
На другой день он проделал то же самое. И с тех пор каждое утро, кроме воскресенья, он совершал по крайней мере два, а то и три таких рейса, всякий раз стараясь, чтобы сторожа не заметили его. В воскресенье он отдыхал и пересчитывал украденные камни, которые грудой лежали в подвале.
Когда же подвал весь был забит камнями, он стал сваливать их на чердаке. А когда и чердак заполнился до отказа, то стал прятать камни под диваны, в шкафы и даже в корзину для грязного белья.
Каждый раз, приходя к Колизею, он внимательно осматривал его со всех сторон и думал: «Он кажется все таким же огромным, но некоторая разница все же есть! Вон там и вот тут уже немного меньше камней осталось! »
Он вытирал пот со лба и выковыривал из стены еще один кирпич, выбивал из арки еще один камень и прятал их в сумку. Мимо него проходили толпы туристов с открытыми от восхищения и изумления ртами. А он ухмылялся про себя: «Удивляетесь? Ну‑ну! Посмотрю‑ка я, как вы будете удивляться, когда в один прекрасный день не найдете здесь Колизея! »
Порой случалось ему заходить в табачную лавку – а в табачных лавках в Италии всегда продают открытки с изображением достопримечательностей. Когда он смотрел на открытки с видами старинного амфитеатра Колизея, то всегда приходил в хорошее настроение. Правда, он тут же спохватывался и притворялся, будто сморкается, чтобы не увидели, как он смеется: «Ха‑ха‑ха! Открытки! Подождите, скоро только открытки и останутся вам на память о Колизее! »
Шли месяцы, годы. Украденные камни громоздились теперь под кроватью, заполнили кухню, оставив лишь узкий проход к газовой плите. Камнями была завалена ванная, а коридор превратился в траншею.
Но Колизей по‑прежнему стоял на своем месте и пострадал от воровства не больше, чем от комариного укуса. Бедняга вор сильно постарел за это время и пришел в отчаяние. «Неужели, – думал он, – неужели я ошибся в своих расчетах? Наверное, легче было бы украсть купол собора Святого Петра! Ну да ладно, надо набраться мужества и терпения. Взялся за дело – надо доводить его до конца» .
Однако каждый поход к Колизею давался ему теперь нелегко. Сумка оттягивала руки, а они были к тому же сплошь в ссадинах. И когда однажды он почувствовал, что жить ему осталось недолго, он в последний раз пришел к Колизею и, с трудом карабкаясь по скамьям амфитеатра, забрался на самый верх. Заходящее солнце окрашивало древние руины золотом и багрянцем. Но старик ничего не видел, потому что слезы застилали ему глаза. Он надеялся, что побудет здесь, на верху, в одиночестве, но на террасу тут же высыпала толпа туристов. На разных языках выражали они свой восторг. И вдруг среди множества голосов старый вор различил звонкий детский голосок какого‑то мальчика: «Мой! Мой Колизей! »
Как фальшиво, как неприятно звучало это слово здесь, среди самой красоты! Только теперь старик понял это и даже захотел было сказать об этом мальчику, захотел научить его говорить «наш» вместо «мой». Но сил у него уже не хватило.
Источник: Джани Родари "Про человека, который хотел украсть Колизей"

Ответ от Владислав [гуру]
Плохо нарисованно....

Ответ от Мария Калинина [гуру]
Мой стих
трудом
громаду лет прорвет
и явится
весомо,
грубо,
зримо,
как в наши дни
вошел водопровод,
сработанный
еще рабами Рима.
(В. В. Маяковский)
КОЛИЗЕЙ (Эдгар По)
О, символ Рима! Гордое наследство,
Оставленное времени и мне
Столетиями пышных властолюбцев!
О, наконец-то, наконец я здесь!
Усталый странник, жаждавший припасть
К истоку мудрости веков минувших,
Смиренно я колени преклоняю
Среди твоих камней, и жадно пью
Твой мрак, твоё величие и славу.
Громада. Тень веков. Глухая память.
Безмолвие. Опустошенье. Ночь.
Я вижу эту мощь, перед которой
Всё отступает - волшебство халдеев,
Добытое у неподвижных звёзд,
И то, чему учил Царь Иудейский,
Спустившись ночью в Гефсиманский сад.
Где падали герои - там теперь
Подрубленные временем колонны,
Где золотой орел сверкал кичливо -
Кружит в ночном дозоре нетопырь,
Где ветер трогал волосы матрон -
Теперь шумят кусты чертополоха,
Где, развалясь на троне золотом,
Сидел монарх - теперь по серым плитам
В больном и молчаливом лунном свете
Лишь ящерица быстрая скользит,
Как призрак в ложе мраморной скрываясь.. .
Так эти стены, выветренный цоколь,
Заросшие глухим плющом аркады,
И эти почерневшие колонны,
Искрошенные фризы - эти камни
Седые камни, - это всё, что Время,
Грызя обломки громкой, грозной славы
Оставило судьбе и мне? А больше
И не осталось ничего?
- ОСТАЛОСЬ!
ОСТАЛОСЬ! - эхо близкое гудит.
Несётся вещий голос, гулкий голос
Из глубины руины к посвящённым.
(Так стон Мемнона достигает солнца.)
"Мы властвуем над сердцем и умом
Властителей и гениев Земли!
Мы - не бессильные слепые камни -
Осталась наша власть, осталась слава,
Осталась долгая молва в веках,
Осталось удивленье поколений,
Остались тайны в толще стен безмолвных,
Остались громкие воспоминанья,
Нас облачившие волшебной тогой,
Которая великолепней славы
М. Ю. Лермонтов "Умирающий гладиатор»
I see before me the gladiator lie...(Вyron)
Я вижу перед собой лежащего гладиатора.. (Байрон) .
Ликует буйный Рим.. . торжественно гремит
Рукоплесканьями широкая арена:
А он - пронзенный в грудь - безмолвно он лежит,
Во прахе и крови скользят его колена.. .
И молит жалости напрасно мутный взор:
Надменный временщик и льстец его сенатор
Венчают похвалой победу и позор.. .
Что знатным и толпе сраженный гладиатор?
Он презрен и забыт.. . освистанный актер.
И кровь его течет - последние мгновенья
Мелькают, - близок час.. . вот луч воображенья
Сверкнул в его душе.. . пред ним шумит Дунай.. .
И родина цветет.. . свободный жизни край;
Он видит круг семьи, оставленный для брани,
Отца, простершего немеющие длани,
Зовущего к себе опору дряхлых дней.. .
Детей играющих - возлюбленных детей.
Все ждут его назад с добычею и славой,
Напрасно - жалкий раб, - он пал, как зверь лесной,
Бесчувственной толпы минутною забавой.. .
Прости, развратный Рим, - прости, о край родной.. .
Не так ли ты, о европейский мир,
Когда-то пламенных мечтателей кумир,
К могиле клонишься бесславной головою,
Измученный в борьбе сомнений и страстей,
Без веры, без надежд - игралище детей,
Осмеянный ликующей толпою!
И пред кончиною ты взоры обратил
С глубоким вздохом сожаленья
На юность светлую, исполненную сил,
Которую давно для язвы просвещенья,
Для гордой роскоши беспечно ты забыл:
Стараясь заглушить последние страданья,
Ты жадно слушаешь и песни старины
И рыцарских времен волшебные преданья -
Насмешливых льстецов несбыточные сны.

Про человека, который хотел украсть Колизей (рассказ)

Как-то раз одному человеку взбрело в голову украсть знаменитый римский Колизей. Он захотел, чтобы Колизей принадлежал только ему. «Почему, – недоумевал он, – я должен делить его со всеми? Пусть он будет только моим!» Он взял большую сумку и отправился к Колизею. Там он подождал, пока сторож отошел в сторонку, быстро набил сумку камнями из развалин древнего здания и понес домой.

На другой день он проделал то же самое. И с тех пор каждое утро, кроме воскресенья, он совершал по крайней мере два, а то и три таких рейса, всякий раз стараясь, чтобы сторожа не заметили его. В воскресенье он отдыхал и пересчитывал украденные камни, которые грудой лежали в подвале.
Когда же подвал весь был забит камнями, он стал сваливать их на чердаке. А когда и чердак заполнился до отказа, то стал прятать камни под диваны, в шкафы и даже в корзину для грязного белья.
Каждый раз, приходя к Колизею, он внимательно осматривал его со всех сторон и думал: «Он кажется все таким же огромным, но некоторая разница все же есть! Вон там и вот тут уже немного меньше камней осталось!»
Он вытирал пот со лба и выковыривал из стены еще один кирпич, выбивал из арки еще один камень и прятал их в сумку. Мимо него проходили толпы туристов с открытыми от восхищения и изумления ртами. А он ухмылялся про себя: «Удивляетесь? Ну-ну! Посмотрю-ка я, как вы будете удивляться, когда в один прекрасный день не найдете здесь Колизея!»
Порой случалось ему заходить в табачную лавку – а в табачных лавках в Италии всегда продают открытки с изображением достопримечательностей. Когда он смотрел на открытки с видами старинного амфитеатра Колизея, то всегда приходил в хорошее настроение. Правда, он тут же спохватывался и притворялся, будто сморкается, чтобы не увидели, как он смеется: «Ха-ха-ха! Открытки! Подождите, скоро только открытки и останутся вам на память о Колизее!»
Шли месяцы, годы. Украденные камни громоздились теперь под кроватью, заполнили кухню, оставив лишь узкий проход к газовой плите. Камнями была завалена ванная, а коридор превратился в траншею.
Но Колизей по-прежнему стоял на своем месте и пострадал от воровства не больше, чем от комариного укуса. Бедняга вор сильно постарел за это время и пришел в отчаяние. «Неужели, – думал он, – неужели я ошибся в своих расчетах? Наверное, легче было бы украсть купол собора Святого Петра! Ну да ладно, надо набраться мужества и терпения. Взялся за дело – надо доводить его до конца».
Однако каждый поход к Колизею давался ему теперь нелегко. Сумка оттягивала руки, а они были к тому же сплошь в ссадинах. И когда однажды он почувствовал, что жить ему осталось недолго, он в последний раз пришел к Колизею и, с трудом карабкаясь по скамьям амфитеатра, забрался на самый верх. Заходящее солнце окрашивало древние руины золотом и багрянцем. Но старик ничего не видел, потому что слезы застилали ему глаза. Он надеялся, что побудет здесь, на верху, в одиночестве, но на террасу тут же высыпала толпа туристов. На разных языках выражали они свой восторг. И вдруг среди множества голосов старый вор различил звонкий детский голосок какого-то мальчика: «Мой! Мой Колизей!»
Как фальшиво, как неприятно звучало это слово здесь, среди самой красоты! Только теперь старик понял это и даже захотел было сказать об этом мальчику, захотел научить его говорить «наш» вместо «мой». Но сил у него уже не хватило.